Василий Звягинцев - Андреевское братство [= Право на смерть]

— Именно. Один город, одинаковые улицы, одной архитектуры дома. Только у нас после Второй мировой союзники город пополам поделили. Восточный — коммунистический, Западный — витрина капитализма. И бетонная крепостная стена посередине. За сорок лет разница получилась сугубая. Так же соотносятся ваша Москва и наша. Особенно меня Красная площадь потрясла. Кремль, Торговые ряды, Исторический музей на месте, а Василия Блаженного нет. Вместо него нечто непонятное. А главное — Мавзолей с некрополем отсутствуют.

— Мавзолей — в каком смысле? В древнегреческом?

— О, брат! Мавзолей — это альфа и омега Советской державы. Гениальное творение архитектора Щусева. Погребальная пирамида из красного лабрадора, а внутри чучело Ленина. Очень впечатляет…

Я удержался от новых вопросов, хотя многое из его слов требовало пояснений. Какая Вторая мировая? Когда, отчего? Что некая коалиция стран опять воевала с Германией, я сообразил, а детали?

И Ленин. Это имя одного из организаторов коммунистического переворота 1920 года, но он вроде бы крайне быстро сошел со сцены и пирамиды с мумией явно не удостоился.

Но ладно, успеется, решил я, сейчас главное — выслушать.

— И чем больше я странствовал по вашему миру, тем он мне больше нравился. Похоже на красивый сон и воплощенную идиллию. Настолько же удивительно, как и нереально. Почему я и сказал тебе, что все это может так же одномоментно кончиться… хлоп — и все! Энтропия свое возьмет. Знать бы только, как это на практике может выглядеть.

Однако вернемся к началу. В Аделаиде я очень быстро понял, что заехал явно не туда. С деньгами проблема возникла. Хорошо, у меня в сейфе золота в монетах сколько-то было. Кассир в банке удивился немного, откуда такие раритеты, посоветовал нумизматам продать, мол, они намного больше дадут, он же примет только по весу… Но и то ничего, мне на первый случай хватило.

А потом я и вас, людей, нашел, с которыми наладилось полное взаимопонимание. Если повезет, я тебя с ними еще познакомлю…

Итак, чуть не полгода я с архивами работал, сравнивал, отличия и сходства искал, точку бифуркации просчитывал, чтобы собственную теорию альтернативной реальности выстроить.

Одна деталь меня прямо убила. Это тоже к вопросу об исторической роли Русско-японской войны. Я просмотрел персоналии всех причастных к ключевым событиям ХХ века лиц и, знаешь, что нашел? Один из офицеров с броненосца «Цесаревич» после победы получил отпуск, поехал к родственникам в Тифлис. А там стал свидетелем знаменитой большевистской экспроприации банка и как человек решительный, тем более — артиллерист, тут же открыл беглый огонь из пистолета и убил наповал троих налетчиков, в том числе неких Джугашвили и Тер-Петросяна… — сообщив это, Андрей посмотрел на меня, будто ожидая реакции.

— Убил? Ну и что?

— Вот! — выразительно вздохнул Новиков, и по лицу его скользнула тень искренней печали. — Забыты великие имена! А вы бы должны тому лейтенанту флота памятники на каждой площади поставить. Потому как если предположить, что все вожди нашего октябрьского, вашего январского переворотов просто крысы — умные, хитрые, беспощадные и коллективно разумные, то Иосиф Виссарионович Джугашвили — крысиный волк! Всех друзей и коллег сожрал и такую развеселую жизнь в эсэсэрии устроил, что ты! Ну а без него, у вас то есть, все пошло тихо-мирно, почти гуманно. Поиройствовали, как Салтыков-Щедрин выражался, но в меру. И нэп троцкистско-бухаринский постепенно выродился в вегетарьянский, вполне меньшевистский социал-капитализм. Повезло вам, короче…

И опять мне захотелось подробностей, уж больно интригующе и увлекательно звучали мельком упоминавшиеся им факты парареальностей, но и то, что он продолжал рассказывать, было не менее интересно.

Андрей поведал, как странствовали они с Ириной по миру, изучив попутно нашу интеллектронику, которая, по его мнению, на несколько порядков превосходит имевшуюся в его предыдущей жизни. С помощью эвристических транспьютеров Ирина (а она, оказывается, по профессии социоисторик) постепенно выстроила оригинальную схему наших параллельно-перпендикулярных реальностей. А затем и пришла к выводу о неизбежном и близком схлопывании нашей, для меня пока что родной и единственной…

Мои воспоминания, удивительно отчетливые и яркие, возможно, обостренные пережитым стрессом, прервал скрип лестницы. Я настолько уже привык оценивать каждое изменение окружающей меня обстановки только с точки зрения содержащейся в нем опасности, что дернулся рукой к лежащему под подушкой верному «штейеру».

Хотя и глупо это, конечно. На грани психоза. Если что-то угрожает мне и в этом доме, то не поможет никакой пистолет.

Дверь приоткрылась, на пол упало пятно света, с электрическим фонарем в руке вошла Алла, одетая лишь в теплую ночную рубашку до пят. Такой фасончик она раньше не носила, значит, здесь нашла. Сообразно эпохе и климату.

— Не спишь? — спросила она, присаживаясь на край моей постели.

— Нет, как видишь. Поспал немного, и вот — бессонница…

— Анализируешь и прогнозируешь? — она легла, подвинулась к стенке, поджав ноги, жестом предложила устраиваться рядом. Такая вот она всегда. Опять я не могу понять, с какой целью она сейчас ко мне явилась. По-дружески поговорить о происшедшем или совсем наоборот?

Я погасил фонарь и попытался проникнуть ладонью в вырез ее рубашки.

— Убери, — спокойно сказала Алла. — Мне надо, чтобы ты сохранял здравомыслие. И даже немного разозлился. Хотя бы и на меня. А там посмотрим. Наш друг Андрей действительно сказал правду? — вот только сейчас она спросила то, что любая другая женщина на ее месте — в первую же минуту, как мы остались наедине. А то и еще раньше.

— Насчет того, что накормит нас хорошим ужином? — уточнил я.

— Не старайся казаться остроумнее, чем ты есть, — голосом судебного исполнителя, пришедшего описывать имущество, ответила Алла. — Мы действительно в 1924 году? Такое каким-то образом возможно?

— Думаю, не более невозможно, чем все, что вы проделали со своими друзьями, воскрешая Артура.

— Веселая у нас складывается жизнь. Помнишь, я говорила на прощание, что лучше бы ты оставался на Земле? Предчувствия у меня были нехорошие. Не улети ты тогда, и ничего последующего скорее всего не случилось бы. Я была готова бросить группу Ивара, не слишком мне импонировали его завихрения насчет «общего дела» и грядущего воскрешения всех покойников, а там, глядишь, вышла бы за тебя наконец замуж, стала куда более осмотрительной и положительной женщиной. На остров бы точно не поехала…